Москва и Углич - Заметки о взаимоотношениях

Что за странная прихоть автора сравнивать эти города, да и сравнимы ли они вообще? Не есть ли это сравнение порождением наивной, местечковой амбициозности автора? Не вызовет ли оно в конце концов снисходительной улыбки у современного историка? Конечно, сейчас Москва и Углич как бы находятся в разных весовых категориях. Москва - столица с более чем 10-миллионным населением, по-современному - мегаполис, центр российской интеллектуальной жизни, где сосредоточены крупнейшие университеты и институты, архивы и библиотеки, театры и музеи. И Углич - небольшой волжский городок с населением где-то около 35 тысяч человек, с несколькими филиалами московских институтов (опять же московских!) и одним солидным музеем с его скромной экспозицией. Так какое же тут может быть сравнение?

Да, но так ведь было не всегда, и об этом следует все же помнить, если только мы не страдаем историческим беспамятством. И нельзя, сравнивая эти города сейчас, проецировать наше представление о них сегодняшних на них же «средневековых», не совсем верно представляя себе это соотношение в прошлом. Вот о том, как это было в прошлом, о некоторых эпизодах из истории этих городов и пойдет речь. А сначала я напомню читателю хорошо известные факты из истории нашего города.

ОСНОВАН РАНЬШЕ МОСКВЫ

Углич - один из древнейших городов Верхневолжья. Местные летописи конца XVIII - начала XIX веков относят дату его основания ко временам языческой Руси. Так, в «Угличском летописце» 1767-1792 гг. рассказывается о том, как в 937 году сюда «собрания ради дани и оброков» пришел некий «княжич» и «сродич» киевской княгини Ольги по имени Ян Плесковитич. Первоначально он поселился на крутом волжском берегу, на месте, названном затем Яновым Полем. Вскоре по велению княгини он перенес свое поселение на мыс, образованный рекой и впадающим в нее ручьем, где построил городище, получившее название Углече Поле. Так, по свидетельству местных летописей, и был основан град Углич.

Это легендарное сказание, в реальности содержания которого еще в начале XX века не сомневался выдающийся ярославский археолог И.А. Тихомиров, нашло свое научное подтверждение в материале археологических раскопок, проводившихся в 1989-2000 годах на территории Угличского кремля экспедицией Государственного Эрмитажа под руководством кандидата исторических наук С.В. Томсинского. В монографии «Углече Поле в IX-XIII веках», изданной в 2004 году в Санкт-Петербурге, подводя итоги своих исследований, он писал: «Нет оснований сомневаться в том, что подобная версия угличских летописцев конца XVIII - начала XIX веков отражает более ранние источники и в целом соответствует реалиям исторической действительности эпохи раннего средневековья».

Казалось бы, материалы, обнаруженные при раскопках, и выводы, сделанные талантливым ученым, поставили точку в этом вопросе, и отныне годом основания Углича будет считаться 937 год. Но не тут-то было! До сих пор представители московской исторической школы стремятся опротестовать эту дату, упорно цепляясь за датировку, приведенную в тексте Ипатьевской летописи, т.е. за 1149 год, под которым там впервые упоминается Углич. И действительно, в этом году, как сообщает летописец, Верхнее Поволжье было разорено войсками киевских князей Изяслава и Ростислава Мстис- лавичеи, которые совместно с новгородцами и псковичами предприняли поход во владения Владимиро-Суздапьского князя Юрия Долгорукого и «начаста городы жечи и села оба полы Волгы, а людие разбегошася; и поидоста к Углечю Полю, а оттуда идоста на устье Мо- логы...» Как явствует из текста, Углече Поле - единственный из городов, названный летописцем. Значит, в 1149 году он уже существовал, а потому считать год первого упоминания города в официальной летописи как год основания его представляется несерьезным. Неслучайно С.В. Томсинский писал по этому поводу: «Не позднее первой половины XI века (т.е. еще до 1050 года - А.Г.) Углече Поле становится и одним из центров распространения христианства в Волго-Окском междуречье».

И далее на основании археологических данных он уверенно заявляет: «К этому времени следует относить строительство первого Спасского собора в Угличском кремле, вокруг которого вскоре начинает функционировать кладбище местной знати». В заключение он приходит к убедительному выводу: «В XI-XII веках Углече Поле продолжает развиваться как один из периферийных городов Ростовской земли, достаточно заметный, чтобы его упомянул отдельно информатор киевского летописца, повествовавшего о походе Мстиславичей в 1149 году на Верхнюю Волгу». Приведенных здесь доводов, опирающихся на данные археологических раскопок, кажется, достаточно для того, чтобы отнести год основания Углича к более раннему времени. Однако некоторых московских историков это по-прежнему не устраивает, они не склонны доверять местным летописям, даже подкрепленным археологическим материалом. При этом, утверждая непререкаемость общерусских летописей, они словно бы забывают, что, прежде чем стать таковыми, они, вместе с созданием общерусского государства, формировались не только на основе великокняжеских, но и удельно- княжеских летописей, пройдя, однако, строгую московскую цензуру.

Правда, доктор исторических наук В.А. Кучкин сомневался в наличии так называемого местного летописания удельных княжений, поскольку в «Сводах», по его словам, «нет следов их существования». Однако последнее вовсе не означает, что местного летописания вообще не существовало. Профессор Н.Д. Русинов, касаясь вопроса об угличском летописании, по его мнению - безвозвратно погибшем, приводит слова автора приписки к «Житию Св. Паисия Угличского», который сообщает, что от литовского разорения погибли многие местные писания, «и летописец града Углича тогда же погыбе».

Академик А.А. Шахматов, однако, считал, что составлявшаяся в 1482 году, т.е. при Андрее Большом, «Угличская летопись» полностью не погибла и позднее вошла составной частью в существенно отредактированный в Москве ростовский список «Типографской летописи». Подобного взгляда придерживается и С.В. Томсинский. В своей монографии он упоминает о «Холмогорской летописи» второй половины XVII века, составитель которой, по его словам, «сообщения о событиях в разных городах Волго-Окско- го междуречья сопровождает характерными для редакторов- сводчиков рубриками: «Ярославской», «Угличской» и т.д.».

ТАК ЛИ УЖ ВЕРНЫ МОСКОВСКИЕ ЛЕТОПИСИ?

А теперь обратимся к сравнению текстов московских летописей и независимых источников, помня слова Я.С. Лурье», которые приведены в качестве эпиграфа к этой статье. И возьмем только два сообщения из двух летописей: официальной - «Московского летописного свода конца XV века» и провинциальной - «Устюжского летописного свода первой четверти XVI века».

Первое сообщение касается участия угличского князя Андрея Большого в так называемой «стоянке на Угре». Сейчас историкам хорошо известно, что приход ратей Андрея Угличского и его младшего брата Бориса Волоцкого на реку Угру (1480 г.) решил исход этой «стоянки». Хан Ахмат дожидался подхода войска короля Казимира, а вместо него с запада, как донесли ему лазутчики, шли ратники обоих братьев, и, опасаясь удара с тыла, он бежал с поля боя. И вот как описан этот эпизод в «Московском летописном своде»: «Тогда же бысть преславное чюдо пресвятыя Богородици, и бе дивно тогда видети, едини от другых бежаху, и никто же женяше. Егда отступиша сынове Рускыя от брега, тогда Татарове страхомъ одержими побегоша, мняще, яко берегъ даютъ имъ Русь и хотять с ними битися, а наши мняху Татаръ за собою реку прешедшю и побегоша на Кременецъ. А на царя Ахмута прииде страх от Бога и побеже никым же гоним от Угры по Литовъской земле...». В этом описании смешалось все: чудо от иконы «Богоматерь Владимирская», которую якобы привозили на Угру - с тем, чтобы отвратить беду от Москвы (по церковному преданию, невещественный свет, от образа исходящий, вселил страх в сердца татар, во что трудно поверить), и странная военная тактика русских - отступить от реки, чтобы освободить место для битвы (что тоже почему- то испугало татар), тогда как русские могли спокойно оставаться на противоположном берегу, т.е. на стратегически более выгодной позиции. Таким образом, сущность победы русского воинства над ордынцами, следуя тексту этой летописи, до конца не ясна.

А теперь посмотрим, как пишет об этой победе автор «Устюжского летописного свода»: «Поиде князь Андрей Васильевичь углечскии к брегу на Угру против царя Ахмата да с ним брат его князь Борис Васильевичь своими дворы. И слышав то царь Ахмат, что князь великии смирися з братьею, и убояся братьи великаго князя и побежа от Угры месяца сентября в 15 день, не дождався короля». Здесь все предельно понятно и исторически объективно. Так какому же из этих сообщений следует доверять? Конечно, сообщению «независимого источника», которым в данном случае является «Устюжский летописный свод первой четверти XVI века». Приведу еще один пример - сообщение о трагической участи Андрея Большого. Московский летописец пишет: «В лето 7000-ое (1491 г. - АХ.). Сентября в 20 (день) князь великы Иван Васильевичь всея Руси сложив с себя крестное целование брату своему князю Ондрею Васильевичю за его измену, что он изменилъ крестное целование, думал на великаго князя Ивана Васильевича на брата своего старейшего з братьею, со княземъ Юрьемъ и со княземъ Борисом и с князем Андреем, да к целованию приведе на то, что имъ на великого князя на брата своего старейшего стояти с одного...». Далее следует перечень «прегрешений» угличского князя:

1. Посылал грамоты к литовскому королю Казимиру, чтобы с ним идти заодно на великого князя Ивана III.

2. Посылал грамоты к татарскому хану Ахмату, чтобы привести его орду на русскую землю.

3. Не послал своего воеводу с ратью на помощь крымскому хану против хана Золотой Орды Сеид-Ахмута.

Такова «измена» угличского князя. Давайте разберем эти серьезные обвинения. Но сначала попытаемся выяснить степень виновности упомянутых в тексте братьев Андрея Большого - Юрия, Бориса и Андрея. Угодничая перед Иваном III, московский летописец, стремясь представить угличского князя как организатора заговора, не постеснялся обвинить ни в чем не повинных его братьев: Юрия Дмитровского, скончавшегося в 1472 году, т.е. почти двадцатью годами раньше упоминаемых здесь событий и потому никогда не помышлявшего ни о какой измене; Бориса Волоцкого, хотя и державшего сторону угличского князя, но в страхе перед великим князем все время как бы «находившегося в тени»; наконец, Андрея Вологодского, умершего в 1481 году, а до того преданно служившего Ивану III. Уже одно это ставит под сомнение все выдвигаемые здесь летописцем обвинения.

А теперь по поводу «измены» самого Андрея Большого.

1. Нет никаких оснований утверждать, что угличский князь посылал грамоты литовскому королю Казимиру, чтобы вместе с ним идти на Ивана III. Да, Андрей Большой просил у короля, говоря современным языком, «политического убежища» на случаи, если великий князь предпримет попытку взять его под стражу. Зная о коварстве и жестокости Ивана III - достойного преемника своего предка Ивана Калиты, а потому тревожась за судьбу семьи, угличский князь дважды отходил к литовской границе. Но ниоткуда не следует, что он намеревался выступить против своего старшего брата. Так что это явный домысел московского летописца, возведенный им в степень «тяжкой вины» Андрея Большого.

2. Второе обвинение вообще не выдерживает никакой критики. Андрей Большой не только не посылал никаких грамот к хану Ахмату, призывая того на Русь, а напротив, именно угличский князь, как уже говорилось, вместе с братом привели свои рати на Угру на помощь великому князю. А ведь казалось, какой удобный момент для Андрея Большого - ударить с тыла по московскому войску Ивана III и с помощью татар захватить престол. Ведь таких случаев было немало в русской истории. Однако благородство и порядочность князя Андрея Большого не позволили ему этого сделать.

3. Да, действительно, угличский князь не послал своего воеводу на помощь крымскому хану, но на то у него были свои причины, и, возможно, одна из них - нежелание проливать христианскую кровь, в данном случае угличских ратников, за чуждые ему интересы. Это и явилось поводом к давно замышлявшемуся Иваном III аресту Андрея Большого, происшедшему в сентябре 1491 года. Вот это «невыполнение обязательства» перед великим князем, «нарушение докон- чания», заключенного между братьями, и можно еще поставить в вину угличскому князю. Неслучайно такой сторонник централизаторской политики великих московских князей и противник сепаратизма как Н.М. Карамзин вынужден был признать: «Только последняя вина (Андрея Большого - А.Г.) имела вид справедливости».

Теперь же приведем сообщение устюжского летописца. «В лето 7000 приехал на Мосъкву князь Андреи угли- чъскии сентября в 19 день, в понедельник. Князь великии почти его велми вечера того, а на завътрее поймал во вторник брата своего князя Андрея Васильевичя угличъского и бояр его». Далее летописец подробно рассказывает, как арестовали угличского князя, а затем сыновей его (дочерей не тронули), как возложили на них «железа». А спустя два года тот же летописец отмечает: «В лето 7002 преставися князь Андреи Васильевичь углечъс- кии в заточении в железех». Но нигде ни слова о причине ареста Андрея Большого и его малолетних сыновей - Ивана и Димитрия. Устюжский летописец не мог «неправедно» обвинить угличского князя - этого ему не позволила совесть, а указать на «неправедность», которую допустил великий князь в отношении брата, - боязнь наказания. И он обошелся одной только информацией, правда, явно «окрашенной» сочувствием к трагической судьбе Андрея Большого. Тогда так ли уж бесспорны сообщения московских леописцев, которым следует доверять только лишь потому, что они московские, а не устюжские, а «того хуже» - угличские? Считать так - значит, быть необъективным и поверхностным, служить идее, заведомо зная, что она ложна. Но оставим это на совести тех, кто занимается такой «наукой».

КНЯЗЬ ДАНИИЛ МОСКОВСКИЙ

Вернемся к главному предмету статьи, к отношениям Москвы и Углича. Сначала приведем кое-какие факты из истории столицы, древностью которой так гордятся ее граждане. И начнем все по порядку. Все мы знаем, что первое упоминание о Москве принято относить к 1147 году. В этот год владимиро-суздальский князь Юрий Долгорукий обращался к своему брату черниговскому князю Святославу Всеволодовичу со словами: «буди, брате, ко мне на Москов». Из этого обращения вовсе не следует, что речь идет именно о городе, таким именем русские летописцы нередко называли и реку, давшую название Москве. Более интересен, на наш взгляд, рассказ об основании Москвы, приведенный в «Повести о зачале Москвы», известный историкам по списку XVI века. В ней, где речь идет о Юрии Долгоруком, автор пишет: «И взыде он (князь - А.Г.) на гору, и обозрев сия очима своими семо и овамо по обе страны Москвы реки и за Неглинною, и возлюби села оные и повелевает на месте том вскоре сделати мал древян град, и прозве его званием реки тоя Москва-град, по имени реки, текущия под ним». Затем князь велит сыну своему Андрею, будущему Боголюбскому: «град Москву людьми населити и распространи». Это событие отмечено 1158 годом.

Итак, перед нами две даты - 1147 год, под которым ничего не говорится об основании города, и 1158 год, когда, если верить тексту «Повести...», действительно был основан город Москва. Если принять первую дату, т.е. 1147 год, как год основания столицы, то выходит, что Москва старше Углича на два года. Если же принять вторую дату, т.е. 1158 год, опять же как год основания столицы, Москва моложе Углича на целых девять лет. Но как это ни странно, московские историки предпочитают пользоваться первой датой - пусть и не совсем точно указывающей на основание города, но зато все-таки более древней! А допустить, что Углич был основан еще раньше, т.е. в 937, - это уж никак невозможно!

Оставим этот спор историкам, нас интересует другое: как из крохотного поселения Москва превратился в столицу, кому этот город обязан своим возвышением, и какие средства использовали его князья для достижения цели? Сейчас каждому школьнику известно, что своим политическим и экономическим возвышением Москва обязана князю Иване Калите (1288-1340 гг.). Благодаря его твердой «накопительской» политике этот город из небольшого селения, едва замеченного летописцами, превращается в крупный военно-хозяйственный организм, оказывавший влияние на соседние княжества. Но далеко не каждый школьник знает, что основы этой политики заложил еще отец Ивана Калиты - младший сын Св. Александра Невского Св. князь Даниил Московский (1261-1303 гг.). Вовлекаемый в постоянные распри между братьями - великим князем Дмитрием Владимирским и Андреем Городецким, - Даниил, преследуя собственные интересы, принимал в конфликтах то одну, то другую сторону. Так, в 1282 году он поддержал своим войском Андрея Городецкого, боровшегося против старшего брата Дмитрия за великое княжение Владимирское, а когда спустя некоторое время Андрей Городецкий попытался овладеть Переславль-Залес- ским, Даниил выступил против него на стороне тверского князя Михаила.

Еще один примечательный эпизод из жизни князя Даниила Московского. В 1293 году Андрей Городецкий привел на Русь полчища татар, и Даниил не оставил Москву - он открыл ее ворота и ценой унижений спас свой город от неминуемого разорения, отчего и получил двойственную оценку у российских историков. Не совсем достойно выглядел князь Даниил Московский и в конце своего недолгого правления. В 1301 году он пошел походом на Рязань и, воспользовавшись возмущением тамошних бояр против князя Константина, хитростью завлек его в плен и долгое время держал в тюрьме. «Это событие, - писал выдающийся русский историк Н.И. Костомаров, было первым проявлением тех приемов самоусиления, которыми так отличалась Москва, теперь только что возникшая». В 1654 году по воле царя Алексея Михайловича мощи князя Даниила Московского были освидетельствованы, признаны нетленными, истой поры началось почитание этого родоначальника московских князей как святого Русской земли.

КНЯЗЬ РОМАН УГЛИЧСКИЙ

Старшим современником Св. Даниила Московского был тоже князь и тоже святой - Роман Угличский (1235-1285 гг.). В отличие от других князей, он не участвовал в братских междуусобицах и никогда ни с кем не воевал. Придя к власти в 1261 году, он сразу же занялся устройством своего княжества и все свое 24-летнее правление посвятил этому благородному делу. Летописец называет его «державцем седмоградным», по числу городов, входивших в княжество. Кроме Углича - княжеской резиденции, это были Бежецкий Верх, Дмитров, Кашин, Звенигород, Устюжна Железнопольская и основанный в 1284 году город на левом берегу Волги, названный в честь святого князя Романовым. Этим особенно гордятся сейчас жители этого древнего города, считая князя основателем его, а изображения Романа Угличского (иконы и фрески) нередко встречаются в местных храмах. Правда, некоторые историки возражают против утверждения что Романов был основан угличским князем. По их мнению, основателем города следует считать ярославского князя Романа Васильевича, который в 1345 году заложил кремль на левом берегу Волги и поставил там деревянный собор во имя Крестовоздвижения Господня. Как бы то ни было, но именно этот город в 1472 году вошел в состав Угличского княжества, и именно с ним, как сейчас выясняется, была связана деятельность великого древнерусского иконописца Дионисия.

Угличские летописи отзываются о князе Романе с большой похвалой. Так, автор «Угличского летописца» 1767-1792 гг. писал, что Углич «в толикую славу и красоту прииде в княжение благовернаго и святаго князя Романа. Яко вмале тогда не сравнятися и великонарод- ным множеством, пространством же посадов и богатствы могутством, наипаче же красотой многих святых церквей и честных монастырей, и самых великодержавных российских градов не веема уступаше властодержавством славно- цветущия княжеския персоны и власти». Автор «Жития Св. Романа Угличского» добавляет, что при этом князе так бурно велось храмовое строительство, что даже «вмале не сравнитися и великодержавному тогда, ныне же царствующему граду Москве». Летописи называют и масштабы этого строительства: три монастыря, по всей видимости - Михаило-Архан- гельский «на бору», Иоанно- Богословский «на Сухом пруду» и Макарьево-Египетский «на Селивановском ручье», и 15 церквей, включая и соборную. Все эти храмы князь Роман неизменно украшал «иконами и книгами и всяким благолепием церковным». К сожалению, по смерти Романа Угличского, не оставившего наследника, Угличское княжество становится собственностью воинственного и честолюбивого ростовского князя Дмитрия Борисовича и постепенно приходит в упадок.

В 1293 году Углич подвергается нападению татарской орды темника Дюдени. Возвращаясь из очередного похода на Русь в Орду, татары по пути следования, как писал летописец, «внезапу нападоша на Углеч, нача зорити его мечем и огнем, граждан истребляя, имения их емлющи и мало опустошиша, зело обогатишися, жителей оных в полон взяша, а многое число их разбегошася по лесам». К началу XIV века Углич, ослабевший от распрей между князьями и не полностью оправившийся от «дюденевого разорения», становится «легкой добычей» предприимчивого Ивана Калиты. С той поры городом правят младшие сыновья великого князя. При одном из них - Константине Угличском, младшем сыне Дмитрия Донского, - наметилось некоторое оживление экономики «угасающего» города - здесь даже стали чеканить собственную монету. Подлинный расцвет Угличского княжества, как известно, падает на вторую половину XV века, на время правления Андрея Большого. Желая повысить духовный авторитет своего княжества, он, по мнению профессора Н.Д. Русино- ва, предпринимает попытку канонизировать князя Романа - самого достойного, как он справедливо считал, из всех удельных угличских князей. С этой целью он поручает игумену покровского монастыря Паисию, будущему святому русской церкви, написать житие Романа, с «чудесами» и «службою» ему. Однако попытка эта не увенчалась успехом - в сентябре 1491 года, как уже упоминалось, Андрей Большой был обвинен в «измене» и брошен в тюрьму, где вскорости и скончался.

В 1494 году Иван III назначил наместником в Углич сына своего Дмитрия Жилку, который несколько раз пытался открыть гроб князя Романа, но, как писал летописец, «не допусти Божия сила видети мощи свя- таго князя Романа зане, яко же речеся, неправедно его (Дмитрия Жилки - А.Г.) княжение в Угличе и насильное бяше». В мае 1591 года по воле царя Федора Иоанновича в Углич была направлена следственная комиссия во главе с князем Василием Шуйским. Ее целью было расследование обстоятельств гибели царевича Димитрия с последующим захоронением его в соборной церкви. Во время работ в интерьере собора был вскрыт ветхий гроб, в котором покоились останки князя Романа Угличского. Осмотрев их при большом стечении народа, комиссия пришла к выводу, что мощи князя «нетленные лежащи», и по возвращению в Москву доложила об этом царю. Федор Иоаннович указал патриарху Иову направить в Углич духовных лиц для подтверждения слов комиссии. Патриарх отправил казанского митрополита Гермогена в сопровождении иерархов, которые и подтвердили слова комиссии. И 1 октября 1595 года было установлено празднование князя Романа Угличского с прославлением его имени наравне с другими русскими святыми. Так был канонизирован выдающийся деятель угличской истории и культуры XIII века князь-строитель Роман Угличский.

МОСКВА- СОБИРАТЕЛЬНИЦА ЗЕМЕЛЬ РУССКИХ

А теперь вновь о личности князя Ивана Калиты, которого известный русский историк М.Н. Покровский назвал чем-то вроде главного приказчика татарского хана. Более развернутую и нелицеприятную характеристику Калите дал современный петербургский историк Б. Кагарлиц- кий. «Москва поднималась, - пишет он, - благодаря хитрости, а в известном смысле и национальному предательству князя Ивана Калиты, который взялся для хана собирать дань с других русских князей». «Этот сборщик податей для татар», продолжает он, сумел «не только накопить изрядное состояние, но фактически скупить земли более бедных правителей». Напомним читателю, что в 1328 году заметно ослабевший из-за феодальных распрей именно так был приобретен Москвой и город Углич.

Иван Калита, будучи жестоким и хитрым политиком, прекрасно понимал, что для укрепления своей власти и оправдания своих действий ему необходимо было заручиться поддержкой церкви, или, как писал видный историк церкви А.В. Карташев, ему важно было «сторонничество митрополитов». С этой целью он перевозит из Владимира в Москву престарелого митрополита Петра. Владыка, по словам того же А.В. Карта- шева, «приняв к сердцу политические планы московских князей, решил всем, чем мог, посодействовать их выполнению». И Калита, а вслед за ним и прочие московские князья щедро платили иерархам за их «духовную поддержку», прославляя их канонизацией. При этом князья следили за тем, чтобы при составлении списков «Житий святых» строго учитывались их политические интересы. Так, А.В. Карташев по поводу «Жития Св. митрополита Петра» писал, что факты, в нем излагаемые, написаны «в патриотическом московском духе с умолчанием и прикрыванием неприятных для Москвы подробностей дела». Поскольку здесь мы коснулись церковных дел, хотелось бы выяснить - а какова вообще была политика церкви в отношении татар? И как это ни парадоксально звучит, приходится констатировать, что за 140 лет татарского правления на Руси - с 1240 по 1380 год, т.е. до знаменитого благословения Св. Сергием Радонежским русского воинства Дмитрия Донского, - мы не знаем ни одного случая, чтобы церковь призывала людей на борьбу с татарами. Напротив, исторические факты говорят о другом - о своеобразном сотрудничестве церкви с ними.

Вот что, например, писал по этому поводу тот же А.В. Карташев: «Русская церковь, жестоко пострадав от военного варварства татар во время самого завоевания Руси и иногда подвергаясь подобным же страданиям впоследствии во время частых татарских набегов (в которых большей частью виноваты были сами же русские князья), в мирное время и под монгольским владычеством получила на законных основаниях полнейшую свободу и самые широкие льготы». Татарские ханы относились к христианству, по словам А.В. Карташева, «не только с простой терпимостью, а и с прямым покровительством, на что были особые причины». И главная из них заключалась в том, что церковь открыто не призывала людей к борьбе против «безбожных агарян», как тогда нередко называли татар, а удерживала их в смирении, обещая за муки их земные посмертное воздаяние в Царстве Божием. Вот почему еще с середины XIII века с разрешения хана Берке в его золотоордынской столице Сарае была учреждена епископская кафедра, во многих местах его обширных владений строились храмы, и даже перед самими дверьми великокняжеского шатра, как писал А.В. Карташев, «находилась христианская часовня, где открыто, при стечении множества монголов, свершались богослужения и раздавался звон колоколов... И вплоть до 1480 года не было ни одного случая какого-нибудь посягательства ханов на установившиеся привилегии русской церкви».

Так, при поддержке татарских ханов и с благословления церковных иерархов, собирала Москва земли, постепенно становясь их крупнейшим собственником, а со временем и центром государственного образования. «Простое накопление сил и средств путем безразборчивых «примыслов» характеризует московскую политику до конца XIV века» - такую жесткую характеристику деятельности московских князей той поры дал выдающийся русский историк С.Ф. Платонов.

ДВА НЕСПОКОЙНЫХ ПРЕДСМУТНЫХ СТОЛЕТИЯ

А как складывались отношения между Москвою и Угличем в те времена? Как известно, в 1328 году Углич становится «куплей» Москвы, и правят им, как правило, младшие сыновья московских князей. Однако судьбы их подчас были весьма трагичны. Напомним некоторые из них. Одним из первых угличских князей был младший сын Дмитрия Донского - Константин. Он отличался незаурядными воинскими способностями и уже в 18 лет, по свидетельству летописи, «ходи с Псковичи на немцы ратью и много воевал земли немецкой и людей много иссече, а иных поплени, и взя град немецкий именем Явизна». Этой блестящей победой он заслужил высокую похвалу великого князя Василия Дмитриевича. Однако в 1419 году отношения между братьями расстроились. О предмете ссоры рассказывает летописец: «Великий князь решил подписать под сына своего Василия (Василия II - А.Г.) брата своего меньшего Константина. Князь же Константин не восхоте сотворити воли его и про то отня у него вотчину. Он же (Константин -А.Г.) иде в Новгород и прияше его новгородцы с честью...». Еще бы - жителям города было лестно, что 30-летний князь, прославившийся своим победоносным «походом на немцы», покинул Москву и поселился в Новгороде. Лишь в 1425 году, т.е. после смерти Василия I, князь Константин возвратился в Углич и вскоре возглавил поход против своего брата - звенигородского князя Юрия Дмитриевича. Летописец отметил: «А князь великий (Василий II - А.Г.) посла на него дядю своего князя Константина со многою силою, князь же Юрий убоявси беже за Суру и ста о брезе». Константин Дмитриевич не рискнул форсировать строптивую реку и повернул назад.

Минуло еще четыре года, и Константин Угличский вместе с братом Андреем Можайским участвует в походе против татар. Отогнавши их за Волгу, братья возвратились в свои уделы. В 1433 году между великим князем Василием II и угличским князем Константином Дмитриевичем отношения резко ухудшились. Произошло это после того, как боярин Иван Дмитриевич Всеволожский, страшась великокняжеского гнева, бежал из Москвы в Углич. Василий II обвинил князя Константина в укрывательстве «ослушника», взвал его в Москву и насильно постриг в Симоновом монастыре под именем старца Кассиана. В стенах этой обители угличский князь и окончил свою жизнь. Печальная участь была уготовлена и другому угличскому князю Василию Боровскому, на сестре которого, Марии Ярославне, был женат великий князь. В самый разгар феодальной войны, когда Дмитрий Шемяка водворился на московском престоле, а свергнутый и ослепленный им Василий II бездеятельно томился из-за крестного целования на Белоозере, именно Василий Боровский вместе с боярином Федором Басенком выступили на стороне великого князя и способствовали возвращению его престола.

Василий II, вернувший с их помощью московский престол, «щедро» их отблагодарил. Федор Басенок был в чем- то обвинен и ослеплен, а Василий Боровский отправлен в Углич, где на него «возложили железа», т.е. заковали в цепи. Московский летописец, не объясняя причин такого отношения великого князя к своему родственнику, кратко отметил: «1456 г. Того же лета месяца июля в 10 день поймал князь великий князя Василия Ярославича на Москве и послал его в заточенье на Углеч...». А когда в 1462 году угличане, сторонники Василия Боровского, организовали заговор с целью освободить его из тюрьмы, Василий II расправился с заговорщиками. Жестокость, которую он при этом проявил, поразила даже самого летописца. Он писал, что князь «повеле всех имати и казнити и бити кнутием и сечи руки и ноги резати, а иным главы отсекати». Сам же Василий Боровский был отправлен в Вологду и брошен в тюрьму Спасо-Прилуцкого монастыря, где и провел «в железах» 21 год. Так «платили» московские князья своим союзникам, они использовали их, пока те были им нужны, но, как только необходимость в них отпадала, безжалостно их устраняли. Но особенно трагичной была судьба третьего сына великого князя Василия II - Андрея Угличского, за горькую участь свою прозванного летописцами «Горяем». Об этом человеке, гордости угличан, немало написано, и нет нужды еще раз пересказывать написанное, тем более что кое-что из последних дней его жизни здесь уже упоминалось.

Менее известна читателю судьба его сыновей - Ивана и Димитрия. Сразу же после ареста отца они были схвачены и отправлены в Переславль- Залесский, где и посажены в тюрьму. «И на той неделе, - писал летописец, - и железа возложиша сентября в 21 день, и сторожев к целованию приведеша». Старшему, Ивану, шел тогда двенадцатый год, младшему, Димитрию, было десять. В 1496 году оставшиеся сторонники Андрея Большого организовали заговор, надеясь освободить детей князя. Заговор был раскрыт, а его организаторы наказаны - одних казнили, других разослали по монастырям и постригли в монахи, а братьев разлучили: Ивана перевели в Прилуцкий монастырь под Вологду, где он и скончался 19 мая 1523 года, проведя в тюрьме при обители 21 год и перед смертью приняв приняв схиму под именем Игнатия. Иван Грозный, как бы оправдываясь за злодеяния своего деда Ивана III, повелел, говоря современным языком, реабилитировать Ивана Андреевича, и в 1551 году по представлению ростовского архиепископа Никандра сын князя Андрея Угличского Иван, более известный в истории как Игнатий Прилуцкий, был причислен к лику святых. Дмитрий по-прежнему оставался в Переславле-Залес- ском и жил там, по сообщению «Постниковского летописца», неплохо: «И ездити было ему по посадом, по церквам молитися вольно, куды хотел». 20 декабря 1540 года по настойчивому ходатайству московского митрополита Иоасафа Дмитрий получил свободу и вскоре скончался. «Пискарев- ский летописец» под 1541 годом сообщает, что захоронили его «у Дмитрия у Прилуцкого на Вологде, где лежит брат его князь Иван, во иноцех Игнатий».

Так действовал московский князь Иван III, внося раскол между братьями, чтобы не дать возможности будущим заговорщикам выступить согласованно. Так поступал он и раньше, например в 1472 году, после смерти Юрия Дмитровского, когда Борису Волоцкому он выделил город Вышгород, а его брату Андрею Угличскому - «село Турабиевское», и напротив, в 1480 году, после помощи младших братьев на Угре, Андрею Угличскому пожаловал город Можайск, а Борису Волоцкому «отступися сел его». Это характеризует Ивана III как хитроумного и расчетливого политика, не пренебрегавшего никакими средствами для достижения своей цели. После 1496 года из-за опасности возникновения возможных заговоров московские князья, даже ликвидировав Угличский удел и передавая его в управление своим сыновьям либо ближайшим родственникам, заранее оговаривали характер управления, одним из главных условий которого было обязательное безбрачие. Образованнейший протоирей Флегонт Морев в своем «Обозрении Ярославской епархии Преосвященнийшим Ионафаном», опубликованном в 1881 году в «Ярославских епархиальных ведомостях», по этому поводу писал: «Назначая князей в Углич, они (московские князья -А.Г.) не позволяли им вступать в брачную жизнь, чтобы после не иметь необходимости употреблять строгие меры против детей и внуков их». Такими князьями в Угличе были Дмитрий Иванович Жилка - младший сын Ивана III, управлявший княжеством 18 лет, и боярин Фома Семенович Колычев, стоявший у власти 28 лет. «Целых два века длилась история то и дело сменяющих князей угличских, пока не кончилась она катастрофой, погубившей юную жизнь царевича Димитрия и город Углич, а с ним и всю удельную систему княжений русских», завершает свой рассказ об этом историческом периоде Флегонт Морев.

Начало XVII века осветилось заревом пожаров Смутного времени, ознаменовалось опустошительным «литовским разорением» Углича и ликвидацией его последствий. В 1613 году к власти на Руси пришла новая династия-династия Романовых в лице царя Михаила Федоровича. Но это уже другая история.