Угличские истории

История рода Покровских (продолжение)

...начало статьи

ПЕРЕЕЗДЫ В ЮРЬЕВСКОЕ И РОЖДЕСТВЕНО

В 1929 году из села Богородского, где сгорела школа, в которой работали мои родители, мы переехали в село Юрьевское. В обеих школах мама была и заведующей, и учительницей. Жили почти всегда в школьных зданиях; где-то за стенкой галдели школьники, а мы, учительские дети, несмотря на шум, спокойно спали.

Самое первое неясное воспоминание осталось у меня от Юрьевского. Мне было всего три года, но крутую деревянную лестницу прямо из нашей комнаты на второй этаж я запомнила.

В 1932 году маму по её просьбе перевели в Рождественскую образцовую неполную среднюю школу, где папа уже работал с 1928 года. Мама сначала преподавала в младших классах, ас 1935 года после прохождения краткосрочных курсов учителей-географов при Институте повышения квалификации кадров в Иванове стала вести географию.

Маме и папе дали для проживания большой деревянный дом с многочисленными подсобными помещениями - бывший трактир. Во время переезда мне было уже шесть лет, и я прекрасно помню и устройство дома, и всё, что было вокруг него. Дом этот и многие места Рождествена есть на снимках в альбомах. Все снимки сделаны папой с помощью старинного фотоаппарата со штативом. Благодаря папе вся моя жизнь до поступления в институт и отъезда в Алма-Ату зафиксирована на фотографиях, что тогда в сёлах и деревнях было большой редкостью.

Жизнь в Рождествене была для всех нас самой благополучной, хотя это и были 1932-1939 годы. Особенно хорошо жилось в первой половине этого семилетия. Здесь в 7 летя пошла в первый класс вместе с 8-летним братом Женей.

Мама не имела специального педагогического образования, и ей пришлось в 1937 году поступить на заочное отделение Ленинградского государственного педагогического института имени Герцена. Она закончила институт в 1939 году по отделению географии. В аттестате (имеется подлинник) перечислены предметы, по которым ею сданы экзамены: астрономия, землеведение, исторический и диалектический материализм, ленинизм, динамическая и историческая геология, гидрология, метеорология, минералогия, картоведение, почвоведение, физическая география СССР и частей света, психология, география растений и животных, педагогика, методика физической географии, экономическая география капиталистического мира. На основании этого ей была присвоена квалификация преподавателя неполной средней школы по географии.

Долгими зимними вечерами к родителям приходили коллеги - учителя: играли в лото, рассказывали анекдоты, много смеялись. Особенно запомнились мамины подруги: веселая заводная Ольга Ивановна Лапина (её муж Владимир Михайлович был агрономом), красавица Софья Павловна, которая пела и играла на гитаре. Главным анекдотчиком был директор школы Александр Дмитриевич Богданов.

А кого-то и не приглашали, и они завидовали этой хорошей компании. И вот в 1936-1937 годах начались аресты «врагов народа», исчезали любимые учителя. Одним из первых был арестован пожилой учитель Фёдор Васильевич Горлов.

Он был душой наших школьных вечеров, выступал затейником, играл на балалайке и пел озорные частушки. Что-то в их содержании усмотрели не то - его осудили на шесть лет, и он умер в лагере.

Родителей вызывали на допросы в райцентр Мышкин. Допросы были ночью, а затем надо было добираться домой за 30 километров пешком. Мы - дети - видели только, как исчезали учителя; остальное от нас скрывали, чтобы мы где-то не проговорились. Слава Богу, родители мои не выдали никого из своей компании. А ведь были и добровольные доносчики, и их все знали - например, завуча Марию Фёдоровну Кукушкину. Именно ей Фёдор Васильевич Горлов с карандашом в руках доказывал, сколько коров он мог купить на свою зарплату до революции и сколько сейчас.

В конце пребывания нашей семьи в Рождествене (в 1938 году) началась финская война. Было непонятно, зачем и кому она нужна. Из магазинов сразу исчезло и то немногое, что в них было. А были хлеб, соль, сахар-песок и сахар кусковой (голубые глыбы), дешёвые конфетки-карамельки («крыжовник», «подушечки»), очень редко шоколадные, селёдка.

Мяса никогда не продавали. Все растили скотину: осенью её забивали, потом мясо засаливали в бочки и всю зиму ели солонину. Помню такой случай: война началась осенью, а весной, вывешивая сушить зимнюю одежду, мама вдруг обнаружила в кармане папиного пальто шоколадные конфеты «Золотая рыбка». Папа купил их нам с Женей и забыл отдать. Так вот их вкус я запомнила на всю жизнь!

Все знали, что будет ещё большая война, но никто не представлял, какая она будет страшная...

ЖИЗНЬ В МЫШКИНЕ

Думая о том, что нам с братом надо продолжать учёбу в школе-десятилетке, родители просили районо перевести их на работу в райцентр Мышкин. И вот в августе 1939 года, погрузив на телегу все наши пожитки, мы тронулись в путь. Сзади бежал наш любимчик Рекс.

Мышкин нам сразу понравился своей живописностью. Прямо при въезде справа тянулся сосняк - Цыганский бор. Красновато-золотистые сосны росли свободно, как в парке, а вся земля под ними густо усыпана хвоёй и шишками. Сначала мы поселились в небольшом домике у этого сосняка (хозяева Григорьевы), а примерно через год присмотрели большую квартиру на 2-м этаже дома Цыплёнковых (улица Угличская, 33, угол улицы Орджоникидзе, теперь улица Алексеевская, 23). Цыплёиковы - известные мышкинские богачи. Хозяйка жила в Ленинграде, а дом сдавала. Учителям квартира положена была бесплатно.

Наша квартира состояла из трёх комнат, большой прихожей и кухни. Была и холодная часть - огромный коридор с чуланом, туалетом и двумя лестницами на улицу: «парадной», выходившей на улицу Угличскую, которой почти не пользовались, и «чёрной», спускавшейся в огород и скрытой забором. Сейчас дом запущен и разрушен, крыльцо чёрного хода висит без лестницы. Дом передан краеведческому музею, но у него, конечно, нет средств для его восстановления.

Большая квартира требовала много дров для отопления и еженедельной уборки. Мне обычно доставалось мыть полы (некрашеные), натирая их речным песком с помощью старой галоши или веника-голика. Вместе с братом нам нужно было пилить дрова и работать на огороде. Такая трудовая жизнь учительских детей удивляла даже наших друзей-одноклассников; часто и погулять было некогда. Эта привычка к труду очень пригодилась нам в дальнейшей нелёгкой жизни. Вот почему я хочу низко поклониться моей маме (она всё же была главой нашей семьи) зато, что научила не гнушаться любой работы, обучила шить, вышивать, вязать, ухаживать за огородом, а папа - ориентироваться в лесу, собирать грибы. Вот чему я дома не научилась - так это готовить, так как через год началась война и наступил голод.

Мама очень любила свой предмет - географию. Уроки она проводила живо и интересно. В характеристиках директоров школ и зав районо Смирнова отмечается, что «она даёт конкретные знания, увязывая их с вопросами современности, прививает ребятам любовь к Родине. Требовательная к себе, она воспитывает и у учащихся чувство долга и настойчивость, благодаря чему они имеют по географии хорошие и крепкие знания». В 1946 году она была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне в 1941 -1945 годы», а в 1949 году - медалью «За трудовую доблесть».

В 1952 году мама ушла на пенсию (папа в 1954 году), и они оба с удовольствием занялись домашним хозяйством - домом, огородом. Мама выращивала много овощей, цветов; папа занимался помидорами, ходил по грибы. Пенсия у них была всего по 650 рублей (после 1962 года - по 65 рублей). Но и после ухода на пенсию к маме домой часто приходили окончившие школу ученицы, чтобы повидаться и рассказать о своей судьбе и о работе.

Я в Мышкин приехала 14-летней и попала в 7-й класс средней школы имени Кирова вместе с братом.

Учились сначала в старинном кирпичном здании у Никольского ручья. Класс был на втором этаже, а во второй половине здания через арку находился военкомат. А с 8-го класса и до окончания школы проучилась в старинном деревянном двухэтажном здании на улице Карла Либкнехта, где сейчас располагается картинная галерея.

ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА

Брат Женя в 8-м классе остался на второй год по математике и отстал от меня. Когда началась Отечественная война, он попал в армию, не окончив 9-го класса, вместе с нашими ребятами-десятиклассниками. Их всех мы провожали на войну 2 января 1943 года. Мороз был злющий, но наши ребята играли на духовых инструментах бодрые прощальные марши. Город дал подводы, на них новобранцы сложили свои вещички и вместе с провожающими шли до станции Волга пешком - 20 километров. Кто мог тогда знать, что из десяти мальчишек нашего класса четверо будут убиты, а трое тяжело ранены?

Моему брату Жене ещё, можно считать, повезло. Вместе с Колей Соколовым он попал в Тутаевское десантное училище, а оттуда - в Румынию. Потом их часть продвигалась вместе с действующей армией, но в боях он был всего несколько месяцев и, слава Богу, остался жив. Вернулся домой в 1950 году и благодаря родителям ещё смог заочно закончить физико-математический факультет Ярославского пединститута. Папа всё время помогал ему выполнять задания, контрольные, а мама самоотверженно тянула материально. Из него вышел хороший учитель, а затем до самой пенсии и директор вечерней школы. Многих «отпетых» он вернул к нормальной жизни, и на улицах Мышкина с ним то и дело здоровались бывшие ученики, многие уже достигшие начальственных высот...

Самые тяжёлые воспоминания приходятся на годы войны. После окончания финской кампании жизнь как будто начала немного налаживаться. В магазинах опять появились продукты. Овощи выращивали все сами, они были очень дешёвые, и мама приняла решение не засаживать огород. 22 июня началась война, а наш огород пуст! Сразу ввели карточки на хлеб (350 граммов) и на какие-то другие продукты. Но их в магазинах практически не было. Начался настоящий голод. Пайки хлеба, конечно, не хватало, так как кроме этого было только немного картошки и никаких жиров (в Мышкине скотину мы уже не держали). Особенно трудно было папе - у него началась дистрофия, и он весь опух. Ненадолго его положили в больницу, чтобы хоть чуть-чуть подкормить.

Мама собрала запасы тканей, ниток и отправилась по деревням менять их на муку, сало, картошку. Благодаря этому мы как-то продержались зиму 1941 -42 годов. Да ещё занимались подлёдным ловом. Долбили лунки во льду на Волге. Сначала ловили на удочку мелочь - живцов, потом цепляли их на крючок, как приманку. Удочку опускали в лунку, засыпали снегом, ставили метку, оставляли на ночь. Утром приходили снимать улов. Попадались довольно крупные щуки, жерех, иногда судак и даже налим. Вот тогда был пир! Жарили рыбу на её собственном жире (от кишок) и наедались досыта. Примечательно, что лунки никто не грабил - такой честный был парод!

А с приходом весны все, кто не имел огородов, потянулись за Волгу откапывать из земли мороженую картошку, которую не успели убрать, так как началась война. Картошку чистили не размораживая, тёрли на тёрке и пекли оладьи на каком-то непонятном жире - может, и на солидоле. А уже с мая начали усиленно копать огород, сажать овощи. Мама дала клятву, что теперь никогда не оставит огород не засаженным и соблюдала её до конца своей жизни. С 1941 года прошло шестьдесят лет и теперь уже не мама, а семья брата этот завет свято соблюдает. Кроме огорода отдельно засаживали большие участки за детдомом (теперь - спецшкола) картофелем.

Мы постоянно что-то делали для фронта: вязали шерстяные рукавицы с отдельными большим и указательным пальцами (для нажатия курка), резали и сушили картошку, а в летние каникулы (и до декабря) нас всех без всяких исключений посылали в колхоз на уборку картофеля, теребление и расстилку льна и так далее. Кормили плохо, на выходные не отпускали.

Вспоминается и такое «приключение». Однажды осенью 1941 года мы вязали снопы недалеко от станции Шестихина - в 12-ти километрах от Мышкина. Вдруг услышали зловещий гул приближающегося самолёта. По звуку сразу поняли - не наш. Он на бреющем полёте облетел поле; мы залегли прямо на стерню, но краем глаза хорошо видели кресты на крыльях. Слава Богу, самолёт развернулся в сторону станции Волга, где был мост через реку, который фашисты регулярно бомбили. «Зажигалки» изредка сбрасывали и на Мышкин (наверное, по пути на волжский мост), поэтому была строгая светомаскировка. Окна плотно закрывали чёрной бумагой, а под неё на стекло наклеивали от угла до угла бумажный крест, чтобы разбитое при бомбежке стекло не разлеталось на мелкие осколки. Помню, как арестовали нашего учителя-чертёжника Ломова якобы за то, что подавал «световые сигналы» (приоткрывал чёрную бумагу) фашистским самолётам. Все знали, что попал он по доносу, ибо не такой же он был дурак, чтобы подавать сигналы на бомбёжку своего дома.

Поздняя слякотная осень 1942 года. Мы уже знаем, что километрах в ста от нас на западе - немцы. Из соседней Калининской области на восток гонят колхозные стада, чтобы спасти их от фашистов, чтобы было молоко для детей. И к нам стучится в дверь ещё молодая красивая темноволосая женщина с четырёх - пятилетней девочкой на руках. С просьбой: пустить обогреться, переночевать, а главное - выпустить в наш огород стадо на ночь. Ведь иначе вся скотина разбежится, попробуй её потом собери! Они гонят скот на станцию Волга для переправы на правый берег. И хотя родители понимали, что огород будет весь вытоптан, ограда поломана, но как было не пустить? Меня так поразило мужество этой женщины - председателя колхоза, которая ушла от немцев с ребёнком на руках, с колхозным стадом. Муж сё, конечно, был на фронте.

СМЕРТЬ ПАПЫ

13 марта 1968 года умер мой папа. Погода была нелётная. Самолёт, на котором я вылетела, вернулся обратно в Алма-Ату, и только на следующий день я полетела снова. В Москве на вокзале билет получила по телеграмме и приехала в Мышкин с опозданием на три дня. Но меня ждали, и папу я проводила в его последний путь. Мама была очень рада, что я осталась с ней до девятого дня. Плакали, обнявшись, и вспоминали папу - каким он был старомодным и совершенно не приспособленным к жизни человеком. Фактически главой семьи была мама, хотя в главных вопросах она с ним всегда советовалась. Ежедневные же житейские дела все были на ней.

У меня осталось в памяти, как радовался папа моим успехам в работе, тому, что я стала кандидатом наук. Когда девочки учились в МЭИ, нередко покупал и посылал им учебники, справочники по математике и физике. Внуков он тоже любил по-своему и говорил иногда Гале: «Девочка, не шали!» До последних дней оп занимался решением задач по математике - это было его любимое занятие. Может быть, поэтому память сохранил до конца жизни. А художественную литературу читал очень медленно - прямо изучал, даже делал выписки (они сохранились в Мышкине).

Сохранилось письмо папы внучкам; он писал его почти неделю и отправил 9 января 1967 года: «Много я постарел с тех пор, плохо хожу, ноги не держат и дома при ходьбе должен опираться на палочку. Сижу всё на одном и том же месте, на кухне под часами, и дойти до умывальника для меня уже труд. Конечно, такими трудными делами как математика или решение задач по физике я теперь не занимаюсь, а занимаюсь просто чтением, читаю Чехова. В какой-то из своих статей Паустовский задался целью выделить из литературных произведений шедевры. К ним он отнёс многие стихотворения Лермонтова, а из прозы его же «Тамань», а также «Степь» и «Скучную историю» Чехова. Стоит прочитать последнюю, чтобы понять, что такое произведение-шедевр».

ПОЕЗДКИ К МАМЕ В МЫШКИН

После потери мужа летом 1985 года я поехала к маме в Мышкин. Мама окружила меня такой заботой и вниманием, что я стала постепенно приходить в себя. А ей ведь было уже 84 года, она плохо ходила, постоянно болели ноги, часто - сердце. Но она, столько пережив в своей жизни, знала, что такое потеря близких, и сумела отвлечь меня от горестных мыслей. Мы с ней постоянно день за днём перебирали в разговорах её и мою жизнь, тем более что 37 лет жили отдельно и очень далеко друг от друга. А в мои кратковременные посещения, часто в суете, даже некогда было толком поговорить! Вот тогда-то мне и пришла в голову мысль записать по возможности события маминой жизни. Я поняла, что она заслуживает не только воспоминаний, но и преклонения перед ней и даже подражания. Очень умной, мужественной, доброй и отзывчивой была мая мама!

Нам в Алма-Ату, а потом и внучкам в Москву она постоянно посылала «дары природы»: грибы сушёные и солёные, клюкву, яблоки, даже солёные огурцы. Причём, если я старалась, не смотря на её протесты, ежемесячно и ко дням рождения посылать ей по 200-300 рублей, то со внучек она не хотела брать никаких денег. Она всегда говорила мне, что может прожить на любые деньги...

В мае 1995 года я, как и во все последние годы, приехала к маме на лето. Она была уже совсем слабая и с большим трудом, долго одеваясь, выходила утром в кухню к столу. Сидя за столом, умывалась, завтракала и ждала, когда придёт Женя. С ним обсуждала все их домашние дела, давала советы и потом уходила лежать в свою маленькую комнату. Потом она стала выходить реже, тем более, что несколько раз падала, правда, сравнительно «удачно». С начала июля совсем стала плоха и только говорила: «Хоть бы умереть при тебе».

8 июля в субботу в Мышкине впервые отмечали день города, и мама отпустила меня на полчасика. На площади около Успенского собора установили подобие сцены. Горожан поздравили глава города Замятин и даже приехавший на праздник Никита Михалков в белой посконной рубахе-косоворотке. Потом назвали четверых старейших почётных граждан, среди которых была и мама. Тех из них, которые пришли, одарили подарками (коробки конфет, книги). Я даже поздравила с этим нашего учителя П.Ф. Панова; он был очень рад и даже прослезился. Потом начался концерт, и я поспешила домой обрадовать маму, что её назвали в числе старейшин. Ей же всё это было уже безразлично.

Числа 10-го июля она впала в забытье, никого не узнавала, кроме Жени, меня звала «мамочкой» и всё время просила помочь. Так она промучилась три недели, и 31 июля около пяти утра её не стало. Ушла она из жизни тихо и спокойно.

Так и ушла моя мамочка, не дожив полгода до 95-ти лет, и всё равно мне часто ее не хватает, чтобы поговорить по душам и просто поплакаться. Ведь после этого я осталась самой старшей женщиной в роду Покровских, и плакаться младшим мне не положено. Вместе с мамой ушла целая эпоха: она была ровесницей века (родилась 9 февраля 1901 года), пережила все войны и революции, видела Керенского, Ленина, выступавшего с балкона особняка Кшесинской в Санкт- Петербурге, репрессии, аресты, ужасы войны, холод и голод. Всегда брала на себя самое трудное в семье, так как была человеком очень сильной воли. Она была фактически главой семьи, и именно она создала нас с Женей такими, какие мы есть. Папа не касался нашего воспитания, его черты характера передались по наследству Жене - очень порядочному человеку, но с мягким характером.

По её совету я поступила в 1943 году на геолого-почвенный факультет МГУ и стала геологом, проработав 37 лет (с 1948-го по 1985 год) в Казахстане. Работала я минералогом, занималась изучением состава руд месторождений Рудного Алтая и высокогорных районов южного Казахстана. В 1956 году стала кандидатом геолого-минералогических наук. Муж - участник войны, также был геологом, стал кандидатом и доктором наук в области геологии. У нас две дочери 1950 и 1951 годов рождения, обе закончили Московский энергетический институт. Живут и работают в Москве.

Ирина Васильевна Покровская, кандидат геолого-минералогических наук, г. Пушкино Московской области. Журнал "Кацкая летопись" №4 (156) 2010 год.